В.А.Утянский «Воспоминания» 17 с.
Лагерь обнесен в два ряда колючей проволокой, между ними спирали из той же проволоки. На вышках часовые с пулеметами, подходить к ограждению нельзя, стреляют без предупреждения. В небольших деревянных бараках на двухэтажных нарах, на бумажных матрацах (бумажный мешок набит бумажными полосками) лежат 20-30 истощенных человек. Вся территория (песчаный грунт) число подметена, ни деревца, ни травинки. Иногда выходили из бараков, прислонялись к их стенам, грелись на солнышке, напоминая собою мух, которые вот-вот замрут в зимней спячке, безразличных и еле двигающихся. И лишь оживлялись, когда подходило время кормежки. Полицай просматривал очередь к кухне, у всех ли до блеска начищены алюминиевые миски, ложки. Если что-то ему не нравилось, выгонял из очереди и бил по шее. Подходили к разливальщику, получали черпак баланды из муки, или суп из брюквы, из кольраби, или несладкий чай и уходили. В бараках один хлеб делили на десять человек по сто грамм. Сначала развешивали на самодельных весах, рассчитывались по номерам, затем один спрашивал: «Кому?», а другой, отвернувшись, говорил: «Второму, пятому и т.д.» Так получал каждый свою порцию хлеба, непонятно из чего состоящего, да еще с опилками. Иногда давали грамм 15-20 маргарина и что-то наподобие колбасы.
За полтора месяца я похудел на 20 килограммов. Стоишь – кружится голова, присядешь на корточки – лучше. Редко составлялись команды из пленных, которые посылали на разгрузку брюквы, ячменя, сланца, угля в брикетах. Вот тут уж мы наедались всего, кроме угля, даже сланца. И ухитрялись кое-что приносить в лагерь. Для этого к шинели, пиджаку, брюкам пришивали потайные карманы. Всегда при входе в лагерь немцы обыскивали и почти все вытряхивали на землю. Но тем, что удавалось пронести, делились с товарищами. Таким образом, кое-как поддерживали жизненные силы.
Часто устраивались обыски. Все выносилось из бараков. Перетряхивались вещи, одежда, голым заглядывали во все отверстия. Что-то искали и не находили. Это был июль-декабрь 1942 года.
Каждый был замкнут в себе, никто не высказывал своих мыслей и чувств вслух. И вообще были крайне осторожны в общениях.
После того, как стал подживать ожог лица, я обнаружил, что маленький (с конопляное семя) осколок впился мне в левую бровь. Потом, через какое-то время он переместился под кожей по подбровной дуге во внешний угол глаза, да так там и остался навсегда.
Заниматься им в плену было недосуг.
Второй осколок пришелся по левому виску. Вырвал кусочек ткани до черепной кости, размером с пятнадцатикопеечную монету, который и повис на тонкой кожице. Я приложил его на место, и он присох, прижился без марганцовки, йода, ваты и бинта.
В общем и потом всегда на мне все заживало, как на «друге человека».
Как только в декабре 1942 года Кузьмина Павла, Погосова Александра и меня в группе из десяти человек привезли из лагеря 2Д в рабочий лагерь «Балярия», где было человек 120 пленных, попавших еще в первые дни войны и пока выживших, мы начали готовиться к побегу. Экономили пайки хлеба и прятали их в матрацах. Нашли обрывок географической карты на немецком языке. Павел сделал два компаса в мастерской (небольшая комната в бараке, в которой делали игрушки и другие поделки) и взял ножницы, чтобы прорезать проход в проволочном ограждении.