«Гвардейцы-сафоновцы». Капитан Коваленко.
Работал я раньше стеклодувом, — сказал мне капитан Коваленко, командир гвардейской эскадрильи истребителей. — Стаканы я выдувал в Киеве, на заводе Червонная Гута. А с воинского учета снят был медкомиссией вчистую. У меня нога повреждена с детства…
Капитан сидел за досчатым, самодельным столом в землянке командного пункта. Ватник и высокие кирзовые сапоги придавали ему какой-то особо «производственный» вид среди окружавших его летчиков, одетых в кожаные куртки и меховые унты.
— И вот что интересно, — задумчиво улыбнулся Коваленко. — Помните, на заводах обычно доски-плакаты вывешивались возле проходной: кто на чем едет — от черепахи до самолета. Я на этих досках обычно в самолете красовался, норму перевыполнять удавалось. И как взяли меня в армию по спецнабору, товарищи шутили: ты уже к самолету привык. Просись в авиацию.
Зазвонил телефон. Коваленко торопливо поднес трубку к уху.
— Давайте все наши в готовность один! — негромко сказал он, вешая трубку. Летчики выбегали наружу по крутым земляным ступенькам. Капитан выбежал за ними.
Малиновый лоскут ракетной вспышки полыхнул над аэродромом. В полумраке полярного весеннего дня ревели пропеллеры самолетов. Вспрыгнув на овальное крыло, капитан вскарабкался в кабину.
Механик подал ему парашют, помог надеть шлем и застегнуть ремни. Истребитель пробежал по коричневой, влажной, еще кое-где покрытой снегом земле, взмыл в облака.
Сержант Бокий, старший лейтенант Покровский, капитан Орлов вылетели вместе с командиром. Над безбрежными полярными снегами, над ледяным серым морем и скалистыми конусами сопок вел Александр Коваленко в бой гвардейскую эскадрилью.
Была весна 1942 года. Одиннадцать сбитых вражеских машин числились уже на личном боевом счету Коваленко. Он провел свыше двухсот боевых вылетов и тридцать воздушных боев.
Огромным летным мастерством, тактической сметкой и разумной отвагой знаменит боевой друг и соратник майора Сафонова. Лишь за полтора весенних месяца 1942 года эскадрилья Коваленко, входившая в часть, которой командовал Борис Сафонов, уничтожила 20 «юнкерсов» и «мессершмиттов».
— Нужно, чтобы противник дрогнул, почувствовал, что ты перед ним не отступишь — тогда твоя победа! — говаривал Коваленко во время разбора проведенных боев. — Если враг испугался — он уже мертв. Тогда тесни его, бей в уязвимые места, вгоняй в море и в скалы.
Однажды, вылетев в бой, Коваленко один попал в самый центр вражеской эскадрильи. Он не растерялся. Бросаясь в лобовые атаки, пользуясь тем, что вражеские летчики боялись перестрелять друг друга, он не только вышел невредимым из боя, но и сбил фашистский самолет.
В другой раз, израсходовав весь свой боезапас, Коваленко увидел, что «мессершмитт» заходит в хвост ведомого Бокия. Капитан с бездействующими пулеметами кинулся на врага, сделал вид, что хочет расстрелять его в упор. Фашист дрогнул, обратился в бегство, наш летчик был спасен.
Однажды пять истребителей напали на Коваленко в тот момент, когда он, сбив фашистский самолет, устремился вслед за ним, — посмотреть, как гитлеровец врежется в скалы… Уходя, Коваленко стал маневрировать между сопок. Пользуясь складками местности, пролетая в ущельях, ниже вершин низкорослых березок и сосен, он сумел уйти от погони.
Знаменитый бой восьми гвардейских сафоновских самолетов с двадцатью пятью вражескими машинами капитан назвал шутя «вальсом Штрауса». Перехватив летевшую на бомбежку Мурманска группу бомбардировщиков и «мессершмиттов», гвардейцы врезались в ее строй и пятьдесят километров преследовали врага.
Только уже возле своего аэродрома гитлеровцы решились перейти в контратаку. Капитан приказал своей эскадрилье выходить из боя на бреющем полете.
Самолеты сафоновцев уходили, кружась над самыми скалами сопок, Гвардейцы держались все вместе, не дали противнику разбить строй эскадрильи. Они сбили три «мессершмитта» и вернулись на базу, уже израсходовав весь боезапас. Здесь помог им закон советских воинов: никогда не оставлять товарища в беде, всегда действовать вместе. Когда «мессершмитты» в этом бою окружали самолет Коваленко, сержант Бокий принял удар на себя. Когда туго пришлось Бокию, капитан Орлов спас его, бросившись в лобовую атаку…
Окончен боевой вылет, самолеты приземляются один за другим. Легко и точно касаются они колесами земли, подруливают к своим капонирам. И гвардии капитан Коваленко, отстегнув ремни, выпрыгивает из кабины.
Ноют мускулы рук от непрерывной работы штурвалом. Шея над воротником ватника покраснела от напряжения — все время нужно оглядываться в воздухе, смотреть, нет ли врага с боков, в каком положении самолет ведомого.
— На небе нет камня, чтобы за ним спрятаться, — сказал мне капитан со своей характерной, чуть насмешливой улыбкой.
Он шел по аэродрому, полный возбуждения полетом. Он расхаживал взад и вперед молча, словно вновь переживая все подробности проведенного боя. В эти первые минуты после приземления лучше не расспрашивать его ни о чем. Немного погодя он соберет летчиков эскадрильи, проведет подробный, точный разбор вылета.
После разбора Коваленко шутит, весело разговаривает с товарищами за обедом в столовой. Но вот он возвращается на командный пункт — и перед нами снова настороженный, взыскательный командир — человек, полный неиссякаемой энергии, боевой выдумки и отваги.