В.А.Утянский «Воспоминания» 25 с.
1919 год, шла гражданская война. Артиллерийские раскаты, пулемётные очереди. На крышу дома сыпались осколки от снарядов. Город переходит из рук в руки, то его захватывают красные, то белые, то снова красные. Но самая младшая сестра матери Оля (ей было 16 лет) упросила, настояла, и вот 18 октября в Краснодаре на Почтовой № 3 (которая спускалась к Карасуну) появился на свет я.
Она стала моей крестной матерью.
И сейчас помню расположение комнат в квартире на Почтовой № 3. Небольшой тамбур, прихожая, из нее прямо – дверь на кухню, дверь направо – в зал, из зала налево дверь в небольшую спальню, где спали родители и мы с сестрой.
Всегда к Рождеству дед Мороз приносил нам большую, под потолок, пушистую и красивую ёлку. Спать ложились пораньше, зная, что сегодня ночью он обязательно принесёт её. Так и случалось каждый раз. В это чудо мы верили до 5-6 лет, и великая заслуга в этом взрослых.
Проснувшись, сестра и я тихонько, осторожно, с широко открытыми блестящими глазами и затаенным дыханием переступали порог зала и замирали. Ставни ещё закрыты, но через щели пробивается утренний свет. В полумраке в углу комнаты в мерцании убранства стоит она! А на полу вокруг лежат, сидят, стоят игрушки. Мы подбегаем, рассматриваем, трогаем все. Радости и восторгу нет конца.
Теперь уж в полтора, два года ребенок знает, что ёлку покупают, игрушки тоже.
А наряжают её родители, когда они спят. Скажу, здесь радость и восторг не те, а так, казённые.
***
У моего дяди Михаила Васильевича Утянского была жена Анастасия Михайловна. Умерла ее мать. В Краснодаре на кладбище во время похорон я сидел у кого-то на плечах, а значит, был выше всех. Запомнилось множество голов. Когда в скорбной тишине начала опускать в могилу гроб, я услышал, как зарыдала и запричитала Анастасия Михайловна. Я не мог этого выдержать и громким звонким голосом начал кричать: «Настенька, не плачь! Настенька, не плачь!» Мой голос разносился по всему кладбищу.
Это запомнилось на все жизнь. А было мне два с половиной или три года.
***
Еще помню, как однажды утром, все взрослые ушли на работу, а бабушка Варвара Степановна, уговорив меня и сестру (она старше на полтора года), побыть одним, ушла надолго на базар. Сначала мы играми, потом кто-то первым заплакал, и вот уж в два голоса мы ревем вовсю. Когда обстановка накалилась до предела, Зоя схватила игрушечный рубель (чем катают белье) и начала бить оконные стекла, мы завопили под звон разлетавшихся стекол еще громче. Этот звон до сих пор стоит в ушах, Обошлось, к счастью, без кровопролития, никто не порезался. Что было дальше, совершенно не помню. Было мне тогда три или четыре года.