В.А.Утянский «Воспоминания» 18 с.
Побег наметили на 23 февраля, в честь дня Красной Армии. В этот вечер очень долго не ложились спать полицаи и часто выходили из комнат по нужде военнопленные. Пришлось перенести на 24 февраля.
24-го в 23 часа все спали в бараке. По углам проволочного ограждения столбы с прожекторами. Светло, как днем, и тио, очень тихо. Мы вышли из своей комнаты, и пошли по коридору, крадучись мимо комнаты полицаев. Павел шел первым, т.к. у него ножницы, он их никому не давал. Быстро и беззвучно он прорезал ход в заграждении и выбрался за проволоку. Все спокойно. Я жду, когда часовые пойдут в разные стороны. Вот уже лезу на животе под проволокой, спина (одежда) зацепляется за витки колючей проволоки, и я не могу двинуться ни вперед, ни назад. Вижу, как от угла ограждения ко мне приближается часовой. Я замер. Удары сердца и стук в висках, казалось, были слышны на весь мир. Уже почувствовал физически выстрел в упор.
Но произошло невероятное. Часовой, не доходя до меня метров десять, остановился. Несколько секунд постоял и пошел обратно. Когда он скрылся за углом, я освободился от зацепа и оказался за ограждением, в канаве вдоль пустого барака и в тени от него. Через несколько минут за пределами лагеря я встретился с Павлом. Стали ждать Погосова. Потом услышали лай собак и решили, что поднята тревога.
Ночь была безлунная, а звезды так ярко сияли, что нам было светло. При разговоре наши голоса казались не нашими, дрожали от пережитого, радости и ощущения свободы. Овальные алюминиевые лагерные жетоны с личным номером, которые висели на наших шеях, мы поломали и выбросили.
Сориентировавшись по Полярной звезде и компасу, пошли на восток.
Как потом стало известно, Погосову помешали часовые, он остался в бараке. Наше отсутствие было обнаружено на утренней поверке, когда нас не оказалось в строю.
С каждым наступлением темноты начинали идти. Однажды уперлись в заборы, изгороди, дома. Перед нами был какой-то городок и видно немаленький. Как обходить его, с какой стороны? Мы не имели представления, и пошли прямо, перелезая через заборы, по огородам, дворам, улицам. Наконец, вышли благополучно в поле.
Как только начинал брезжить рассвет, подыскивали подходящее дня дневки место, чаще всего густые хвойные лесопосадки или заброшенные постройки. Если дневали в посадке, то с большой осторожностью разводили небольшой костер, чтобы без дыма и немножко обогревались. Ведь был конец февраля. Срывался снежок, а на грунте иней. Из буртов выкапывали картошку, нашли зерно (ячмень) – все ели сырым. На окраине одной деревни залезли в сарай и взяли двух живых кроликов. В лесопосадке разделали и запаслись подвяленным на костре мясом.
Глухой темной ночью вышли на берег большой реки. Это был Одер. Тихо, тихо и влажно, опускался туман. Каждый шаг по берегу отдавался в голове большим шумом осыпающейся и шуршащей гальки. К столбику привязана цепью лодка, а в ней обломок доски. Повозившись с отвязыванием, столкнули в воду и поплыли к другому берегу. Туман настолько стал плотным, что еле различали нос лодки. Какой-то пароход, по всей вероятности, стоял на якоре посреди реки и через каждые две-три минуты подавал звуковой сигнал.